Красное платье в горошек. Издание второе - Ольга Чернобривец

P.S. Когда я закончила писать статью, пришло письмо, которое я привожу полностью.

«При трагической ситуации жизнь свела меня с добрейшим, яркой души человеком – Валентином Малышевым, который, несмотря на огромные перенесённые лишения, дарит людям не имеющее границ БОГатство сердца.

Так случилось, что здесь, в Генуе убили моего сына. И когда, приехав с Украины практически без денег, без знакомых и друзей, полная отчаяния и большого горя, я встретила Валентина, он, едва назвав своё имя, взял на себя всё по организации похорон. Для меня это было очень важно, так как я была в полной растерянности и горе. Только благодарила Господа за то, что есть Валентин. Мне и теперь, по прошествии десяти месяцев, кажется невероятным, что он всё это время не оставляет без внимания могилу моего сына, как и другие могилы наших соотечественников.

Не перестаю удивляться, как может один человек, в немолодом уже возрасте, так много делать для других, совершенно забывая о себе. Помогает с устройством жилья и работы молодым семьям, всем нуждающимся в добром слове и участии. И всё это без лишних слов, без намёка на какую-либо благодарность. Скромность, нежелание афишировать добрые свои дела – таков этот человек. Огромный кладезь добра, разума, готовности помочь всем, кто нуждается. Он помогает очень многим людям, дарит частицу своего огромного сердца.

А сколько добра он делает на Украине, в России! Помогает ставить памятники, поднимать на ноги чужих детей. И всё делает так, как бы делал для своей семьи.

Доброго здоровья и удачи этому необыкновенному человеку – Валентину Малышеву.

С большим уважением и благодарностью Рая».

Разговор с деревом

– Удивительные у нас в Башкирии места, – Рита Вахитова мне говорит. – Такая природа! И чистота… Простор души.

Люди, не отвыкшие от природы. Живущие в ней. Нет, это совсем не то, что в Италии. Здесь натура – как бы огромный театральный фон, самый красивый в мире пейзаж. А там – совсем другое, потаённое.

Однажды мне привелось оказаться в доме у одних людей. Пожилые они уж совсем, дед с бабкой, были. За стол усадили, как у нас водится.

Сидим за чаем, разговоры ведём. Я краем уха прослышала, что они лекарством занимаются. О мальчике выздоровевшем заговорили. Как его на ноги поднимали, рассказывают. Мне показалось диковинным то, что они применяли.

Я и спрашиваю:

– А где вы об этом узнали?

Дед почесал затылок:

– У дерева спросили. Да, точно – дерево нам сказало.

Я ушам своим не верю:

– А вы с деревьями разговариваете?

Дед говорит:

– Да. Они же, как трава, – всё понимают. Пойди, детка, кстати, на улицу, спроси у травы – хороший ли день сегодня будет.

Я, закусив, как уздечку, сомнения и логический страх, выхожу на крыльцо, спускаюсь на лужайку прямо перед ним, наклюняюсь к траве, трогаю – и… ничего не слышу.

Возвращаюсь в дом. Сажусь за стол, поникшая.

Дед ко мне:

– Ну, что тебе трава сказала?

Лепечу смущенно:

– Ничего… Видите ли, это же у вас – уникальные способности. Это же только вы слышать можете…

Теперь – очередь деда удивляться. Он не выдерживает и громко зовет бабку через всю горницу:

– Слышишь, Марья, а Рита не понимает, что говорит трава!

Забери меня!

– Валентинке моей было восемь месяцев, – Костас мне говорит. – И так сильно она заболела, что мы с супругой не знали уже, что и делать.

От услуг врачей я отказался. Жена в ступор от безысходности упала. Я один у кроватки остался. Что ни делаю, а Валентинка – горит. Под конец и я из сил выбился, прикорнул.

Просыпаюсь, как будто от толчка. К ней, а она – холодная.

Схватил её тельце сильно-сильно прижал к себе. Так сильно, как только мог. Стал просить Господа:

– Забери меня, а её оставь!

Сколько времени прошло так, не знаю. Помню только себя, сжавшего её изо всех сил. Помню её, бездыханную.

Время остановилось, реальность исчезла.

А потом слышу её сердечко: тук-тук!

– Сколько ей лет сейчас?

– Уже большая! Ох и балую же я её!

Интелектуально

– Нет же, вовсе не относится к Древнему Риму, – говорит тот, кто в красной футболке. – Это случилось на целую эпоху раньше, ещё во времена Троянской войны, когда всё из-за Елены закрутилось. Менелай, Аяксы, Гектор, Парис. Ты знаешь, кто такой Парис? Он-то как раз и вызвал всю эту заваруху.

Он обращается к своему соседу, сидящему на лестничной ступеньке при входе в здание генуэзского вокзала Бриньоле – другому нищему в грязно-белой майке. Явно чувствует своё интеллектуальное превосходство: видно, в школе хорошо учился. Или очень книжки любил.

Жаль, что в жизни не пригодилось – мог бы многих своей страстью к истории зажечь.

Мне грустно, но всё-таки где-то глубоко проскальзывает наблюдение: а ведь подобный монолог только в Италии, наверное, возможно услышать. И – чем он хуже гимна?

Немытые волосы

– Было это лет тридцать назад, в небольшом селе, – Оля мне говорит, – где все друг друга знают. Жили тогда трудновато, но дружно. Соседка к соседке за спичками бегала, все новости гласно и негласно обсуждались.

В центре внимания, понятно – молодёжь. Самая красивая пара была – Вера и Сергей. Девушка в сельпо работала, а молодой человек в школе преподавал. Все были уверены, что свадьба – не за горами.

В то время существовали пионерские лагеря, вот и послали молодого физрука на целое лето с детьми работать. Там он встретил Надю, удивительное дело – точь-в-точь похожую на Веру, педагога родом из соседней области, сироту по матери. Надя забеременела, и к осени Сергей женился на ней. Надо сказать, что и хозяйкой молодая учительница оказалась отменной, такой же, как и Вера.

Что было на душе у Веры – никому не говорила и ничем своего страдания не выдала: такая же подтянутая, аккуратная и ухоженная, как и раньше.

Всё было у Веры вроде бы хорошо: и работа, и дом, и учёба заочная в институте. Только вот любви не было. Всё село тихонько переживало за неё.

Потом вдруг, после долгих лет, засветилась изнутри. На вопросы отвечала уклончиво, скрывала от других причину. А причиной был молодой агроном, по распределению приехавший.

По счастью или несчастью для Веры – был он родом из села, которое стояло через речку напротив. Мало-помалу, а слухи поползли: шила в мешке не утаишь.

Повод для разговоров серьёзный: Вера на двенадцать лет старше. И вот, на одном берегу реки, где она живёт, – за неё тихонько болеют. На другом – осуждают: старая, мол, дева молодого окрутить хочет. Особенно против – семья агронома.

Люди шушукаются, а любовь берёт своё. Забеременела и Вера.

Сердобольные женщины из сельского Совета, где Вера прописана, звонят и говорят:

– Вера, надо тебе с Андреем расписаться. Приходите с паспортами, мы вам тихонько брак оформим. Только сегодня – как раз наш председатель уехал в командировку, мы всё сделаем, а потом, когда приедет – ему объясним.

Веру немножко подташнивало. Платье уже не сидело так ладно, как всегда. Она знала, что стоит только сказать Андрею – он тут же привезёт свой паспорт.

Боже мой, как она ждала этого момента!

Что-то смущало. Она посмотрела в зеркало. Волосы были немытыми. В своём новом состоянии, сосредоточенная на новой жизни, которая уже билась в ней, упустила из виду.

– Спасибо вам, спасибо. Но сегодня я не могу.

Она поговорила с Андреем через несколько дней, но он был расстроен ссорой со своими родителями, попросил отложить роспись…

Сына она назвала Андреем. Поднимала на ноги сама. Вырос он трудолюбивым, старательным и добрым.

Сто лет назад

– Однажды послали меня инспектировать школу, – Пьер-Джорджио мне говорит, – расположенную в межгорье. Приехал я на место, без труда разыскал школу. Напротив неё фабрика находилась.

Возникает у меня ни с того ни с сего острое впечатление, что я уже бывал здесь и знаю это место. И мысль появляется, что здание школы – богатый дворец, а фабрики здесь никакой и нет.

Сделал я проверку, вернулся домой, как обычно. Ложусь спать, и снится дворец этот. Сад вокруг него, оркестр вальс играет. Я приглашен на бал. На мне – мундир серо-коричневый: такие офицеры колониальных войск носили. Из подсознания в сознание мысль идёт: сто лет назад.

И снова – сон. Я танцую, шучу, угощаюсь. И сразу же – война.

Фу, какая гадость!

– Это же невыносимо! – Таня мне говорит. – В этом климате нужен особый уход за ногами!

Мысленно соглашаюсь с ней. В средиземноморском климате запахи из-под мышек, пардон за столь интимные подробности, перемещаются в… ноги. Поначалу это приводит в ужас, потом – к поиску средства. Когда наша женщина в аптеку заходит, рука аптекаря автоматически тянется к кремам для ног. Не действуют они, вот в чём вопрос! Ну да ладно, обычному человеку приспособиться можно, а у Тани-то работа с телом связана. Прямой контакт с телом другого человека.